МИХАИЛ ИВАНОВИЧ ГЛИНКА

М. И. Глинка
Рисунок с фото Сергея Левицкого, 1856 г.

В доме грозной и капризной бабушки не было музыки. Из жарких, неумеренно натопленных комнат нельзя было выходить на улицу ни зимой, ни осенью, ни весной. Дом был красив, и прекрасен был окружавший его парк, и луга, и поля, и цветы, и все село Новоспасское. Все это принадлежало ему, любимцу бабушки. Но зачем ему все зто, если запрещено покидать комнаты, запрещено играть с ребятами? Зачем бабушка любит его, если она кричит, осердясь, на повара, на кучера или горничную? Зачем она не пускает его в комнаты родителей и неприязненно морщится, когда матушка приходит к нему с его маленькой сестренкой?

Как чудесно звонят колокола в церкви, как грустно поют девушки за окном, — но все это далеко, там, куда ходить не позволено. Единственной отрадой были песни и сказки любимой молодой няни Авдотьи Ивановны. Мягкий, ласковый мальчик рос болезненным, нервным. От священника, который ходит к бабушке, мальчик сам научился читать.

Когда ему минуло десять лет и бабушки уже не было, родители стали учить его разным наукам, музыке и языкам.

Учителя и родные не могли надивиться успехам Мишеля.

В Новоспасскую усадьбу часто съезжались гости, и тогда родители приглашали музыкантов из оркестра брата матери Глинки, который жил в соседнем имении. Мишель часами не отходил от оркестра — забывал и о гостях и о танцах. Музыканты, кроме танцев, играли инструментальные пьесы и русские песни, переложенные для оркестра.

Музыка и книги о путешествиях, о далеких странах больше всего увлекали юного Глинку.

В 1817 году Мишеля отвезли в Петербург и определили в пансион при Главном педагогическом институте. Учился он охотно и успешно. В первые годы гувернером его был друг поэта Пушкина декабрист Кюхельбекер, а младший брат Пушкина Лев, учившийся с ним вместе, стал его товарищем.

Все больше и больше увлекаясь музыкой, Глинка начал брать уроки у известных исполнителей.

Когда случалось ему играть на фортепьяно или петь в кругу друзей, он делал это с таким чувством и так искусно, что у слушателей на глаза набегали слезы.

Слава первоклассного пианиста и чуткого певца сделала его желанным гостем всюду, где любили и понимали музыку. Он познакомился с Жуковским, Пушкиным, Крыловым, Гоголем, Грибоедовым. Он, как и все передовые люди того времени, думал о судьбе родного искусства, родной литературы. Дума декабриста Рылеева о подвиге русского крестьянина Ивана Сусанина привлекла Глинку своей героической темой и картинами русской народной жизни. Глинка любил оркестр, хорошо знал каждый инструмент и мечтал писать для оркестра. Он умел петь и работать с певцами — и мечтал писать для певцов не только романсы и песни. Музыка жила в нем. «Музыка — душа моя», — сказал он как-то. Он не мог не сочинять, но чувствовал, что недостаточно хорошо знаком с правилами композиции, что мало знает сочинения известных европейских композиторов. В Петербурге не было в то время консерватории, туда редко приезжали с концертами известные музыканты, и ноты произведений знаменитых в Европе композиторов попадали в Россию случайно.

В 1830 году Глинка отправился за границу. В Италии, встречаясь с известными музыкантами и певцами, выступая в концертах и домах любителей музыки, Глинка скоро прославился как пианист. Он слушал музыку в концертах, в опере и, главное, на улицах итальянских городов, жадно ловил новые, свежие мелодии, в которых не было там недостатка. Но чем больше он погружался в яркий, волшебный мир солнечной Италии, тем сильней тянуло его на родину, тем ясней вырисовывался его собственный путь в музыке. Там, в Италии, а потом в Вене и в Берлине, все стройней становились метавшиеся в голове мелодии и планы русских симфоний, русских опер, русских романсов.

И вот пришел день, когда в Петербурге в придворной опере, привыкшей к блестящим итальянским увертюрам и невероятным руладам приезжих знаменитостей, певица в костюме крестьянской девушки запела вдруг по-русски грустную и задушевную песню «Не о том скорблю, подруженьки...» На сцене были мужики в лаптях. Их арии и хоры напоминали простые деревенские песни... В зале дамы в пышных шелках и бриллиантах, офицеры в сверкающих мундирах, чиновники, увешанные орденами, недоуменно переглядывались, брезгливо морщились. Но никто не осмелился встать и уйти: сам государь император сидел в царской ложе и был доволен. Это он разрешил поставить оперу и даже приказал дать ей название «Жизнь за царя».

У Глинки опера называлась «Иван Сусанин», и писал он ее по думе декабриста Рылеева, гордый подвигом народа и взволнованный судьбою костромского крестьянина Ивана Сусанина. Но оперу негде было поставить, кроме как в придворном театре, и пришлось идти на уступки, вкладывать в уста Сусанина и крестьян слова восхваления царя и менять название оперы.

Музыка же говорила о другом. В музыке открывалось чуткое и щедрое сердце простого крестьянина, его любовь к родине, храбрость и благородство. Все симпатии композитора явно были на стороне народа.

Пушкин, Гоголь, Одоевский — передовые люди своего времени — с восторгом приняли первую истинно национальную русскую оперу и защищали Глинку от злых нападок врагов, тут же назвавших музыку Глинки «кучерской». «Это хорошо, — заметил, узнав об этом Глинка, — и даже верно, ибо кучера, по-моему, дельнее господ».

Пушкин, откликаясь на постановку «Ивана Сусанина», писал:

Никакая травля не могла уже остановить Глинку. Он шел своим путем, он пробивал новую дорогу русской музыке.

Вскоре после «Ивана Сусанина» появился «Вальс-фантазия» для симфонического оркестра — произведение необычайно поэтическое и красочное. В это же время Глинка написал музыку к драме Кукольника «Князь Холмский». Драма не выдержала испытания временем, но музыка «Князя Холмского» хорошо известна нам, как и все, что написал Глинка.

В эти годы появились его знаменитые романсы: «Сомнение», «Ночной зефир», «В крови горит огонь желанья», «Я помню чудное мгновенье», «Жаворонок», «Попутная песня».

Сразу после постановки «Сусанина» Глинка взялся за новую оперу — «Руслан и Людмила». Пушкин, узнав о планах Глинки, был рад и собирался сам кое-что переделать в юношеской поэме для оперы. Смерть поэта помешала им вместе работать. Однако опера была написана. Любовь свою к Пушкину, веру в вечность его прекрасной поэзии высказал Глинка в знаменитой песне Баяна. Музыка «Руслана» богата мелодиями и яркими характеристиками героев — мудрый Баян, нежная Людмила, пылкая Горислава, храбрый и благородный Руслан, горячий Ратмир, смешной и хвастливый Фарлаф, мудрый старец Финн, злая Наина и коварный Черномор.

И по сей день композиторы изучают оперное искусство по партитурам «Руслана и Людмилы». Опера Глинки не сходит со сцены не только советских, но и зарубежных оперных театров.

Но это теперь. И этого не видит и не знает Глинка. Премьера «Руслана и Людмилы» в 1842 году встречена была влиятельной публикой равнодушно. И несмотря на то, что «простые» слушатели приняли оперу восторженно (она выдержала тридцать два представления за три месяца — для тех времен это был редкий случай), в следующий сезон «Руслан» уже не шел. Партитуру с трудом удалось опубликовать сестре композитора лишь после его смерти.

Глинка, отдавший много сил этой опере, тяжко переживал равнодушие к ней. Постоянная травля, сопровождавшая композитора после постановки «Ивана Сусанина», расстроила его здоровье. Он не мог оставаться в Петербурге, тем более что и семейная жизнь его сложилась неудачно.

В июне 1844 года Глинка уехал за границу. Пробыв год в Париже, он отправился в Испанию. Путешествуя по городам Испании, Глинка был пленен необычной прелестью ее природы, радовался общению с простыми людьми, восхищался их песнями и танцами. Пел ли погонщик мулов, плясала ли крестьянская девушка, Глинка, зачарованный, слушал, записывал мелодии, наслаждался ими. Потом эти впечатления композитора сложились в прекрасные образы симфонических увертюр «Арагонская хота» и «Ночь в Мадриде».

В Россию Глинка вернулся летом 1847 года. Живя за границей, композитор тосковал по родине. Возвратившись домой, он встретился с недоброжелательством вельможной публики, снова терпел нападки врагов. Не находя себе места, уезжал, снова возвращался, опять уезжал. Все это пагубно отражалось на его здоровье, мешало осуществлять планы, а планов было много. Глинка мечтал о новых симфониях, операх, кантатах, о новых камерных пьесах.

Его «Камаринской» — знаменитая фантазия на темы двух русских песен — первая симфония, родившаяся в России. Недаром великий мастер симфонии П. И. Чайковский сказал, что в «Камаринской» Глинки, как дуб в желуде, заключена вся русская симфоническая школа».

Глинке необходимы были поддержка, одобрение. К сожалению, людей, действительно понимавших значительность его творений, было мало. «Ценители», жившие рядом с ним, не увидели в композиторе будущей славы России. Потомки нашли в нем начало начал русской классической музыки, которая после Глинки завоевала весь мир.