Армянская народная сказка
НЕБЫЛИЦА
Жили-были муж с женой, бедные и горемычные, одним словом, голь перекатная. Только и было у их добра, что курица, да и та злющая-презлющая. Эта курица никому не давала проходу: того норовит клюнуть, этого норовит лягнуть. Соседи страх как ее боялись и огибали дом бедняков за версту. Житья не было сельчанам от этой твари. Терпели они, терпели да и нажаловались старосте. Вызвал тот бедняка и приказал: либо, дескать, зарежь свою курицу, либо запри понадежней, чтобы она носу на улицу не казала и на людей не бросалась. Пожалел хозяин курицу, не стал ее резать. Отволок в заброшенный амбар, крепко-накрепко замкнул дверь, а щели да дыры заделал. Ну вот.
Проходит день, проходит второй и третий, проходит неделя, за ней другая — целый месяц проходит. Курице не дают ни есть, ни пить: пускай, мол, околеет, и дело с концом.
Однажды муж опомнился.
— Эй,— говорит,— жена, совсем мы запамятовали про нашу курицу. Поди околела уже, амбар мертвечиной провонял. Сходить, что ли, выбросить ее?
— Верно, — отозвалась жена, — ступай погляди. Ежели околела, выкинь ее с глаз долой.
Пошел муж, отворил дверь и ахнул — амбар битком набит яйцами. Что за яйца, откуда? А их курица снесла.
Припустил бедняк домой, ног под собой не чует от радости: так, мол, и так, жена, хочешь верь, не хочешь — не верь.
Взяли они по корзине и принялись перетаскивать яйца к себе на гумно. Потом впрягли буйволов в молотильню — и ну погонять. Погоняют и погоняют, погоняют и погоняют. До самого обеда молотьбой занимались, побили, покрошили все яички до единого. Из скорлупок тем временем цыплята выскакивали: тут курочка, там петушок. А из одного яйца гусь вылупился. Вылупился и давай бог ноги!
Хозяин махнул рукой на курочек да на петушков — и за ним. Бежит и бежит, глядь — какой-то сельчанин впряг гуся в молотильню и знай себе молотит.
— Эй, приятель, — кричит бедняк, — это ведь наш гусь!
— А нам-то почем знать, что ваш, — говорит сельчанин. — Он сам сюда пришел. Мы смотрим — нет у гуся хозяина, ну и впрягли. А коли он твой — забирай, о чем речь! Вот тебе два мешка пшеницы — не задаром же он работал.
Взял бедняк мешки с пшеницей, хорошенько их перевязал, взгромоздил на гуся, покрыл сверху холстиной и отправился восвояси. Как пришли домой, снял хозяин с гуся поклажу, глядь — а у того на спине ранка. Всполошились муж с женой, заметались, к одному соседу побежали, к другому соседу, побежали, чуть ли не в голос кричат с горя, а подходящего снадобья не сыщут. Вконец отчаялись, тут их и надоумил кто-то: такие, дескать, раны ореховым маслом пользуют, натрешь — и как рукой снимет. А в этом захолустье и орехов-то нет. Тут искали, там искали — нет и нет. Совсем с ног сбились, да вдруг приметили: сидит у ворот старуха.
— Дай тебе бог здоровья, матушка! —взмолились. — Не завалялся ли у тебя где-нибудь орешек? Нашему гусю спину надо смазать. Век твоей доброты не забудем.
— Да что вы, милые! — говорит старуха. — Я, помню, дитем еще была, отец из Индии привез орехов. Тогда мы их и съели. Дайте-ка щепочку, может, и застряло что в зубах...
Муж с женой голову на радостях потеряли. Ухватили здоровенное бревно: вот, дескать, матушка, держи. Старуха поковыряла бревном в зубах да и вытащила кусок орешка. Бедняки обрадовались пуще прежнего, поцеловали ей руку, спрятали орех — и домой. А дома растолкли орех и умастили гусю натертую спину.
Проходит день, проходит второй и третий, проходит неделя, за ней другая — целый месяц проходит. Глядь — на гусиной спине вымахала высоченная орешина, и орехов на ней — считай не пересчитаешь.
А гусю все нипочем. Спозаранок отправлялся на луговину попастись, ввечеру возвращался. Покуда гусь пощипывал себе травку, мальчонки-подпаски швыряли вверх камни, и палки, и куски дерна — орешки с дерева сбивали. Комья земли застревали меж ветвей, и в конце концов зазеленел на дереве привольный луг. А народ взбирался на этот луг, кто огород на нем разобьет, кто бахчу, кто сад; распахали луг, засеяли пшеницей да ячменем, пастухи с подпасками пригоняли на выпас коров и овец.
Однажды вскарабкался на орешину путник, забрел на баштан и, сорвав арбуз, собрался было полакомиться, а нож возьми да и застрянь в арбузе — ни туда, ни сюда.
— Ох-ох-ох, пропал мой ножик! — огорчился путник. Видит, нож все глубже погружается в арбуз, того гляди, исчезнет.
Деваться некуда, сбросил путник одежку и полез вовнутрь — надо же ножик отыскать. Туда сунулся, сюда сунулся — ножа нет как нет. Откуда ни возьмись — пастух с дубинкой на плече.
— Эй, братец, — спрашивает, — ты кто таков и зачем сюда забрался?
— Нож у меня пропал,— говорит путник. — Дай, думаю, погляжу.
— Да провались ты со своим ножом! — осерчал пастух. — Я в этом проклятом арбузе два года заплутавшую отару разыскиваю, из сил выбился, а ты туда же — нож потерял!
Путник не на шутку обиделся, налетел на пастуха, и принялись они тузить да колошматить друг дружку. До того расходились, что арбуз качнулся и бухнулся наземь, из него выскочил заяц — и стрекача! Бежит зайчишка со всех ног, а из-под хвоста у него бумажка выпорхнула.
Подобрали эту бумажку подпаски и отнесли в село, попу. Глянул поп, что там написано, и прочел: «Враки, враки, враки». Ну, стало быть, и вся эта сказка про гуся да про луг — враки, небылица.
