Армянская народная сказка
ДИЖИКО
Разнесчастный человек был бедный Дижико.
Имел он двух козочек да брыкливую корову. А еще была у него жена — бездушное создание: пилила его с утра до ночи, житья не давала. Все твердила: «Отправился бы ты в дальние края, нажил бы себе богатство, денег бы привез побольше, платьев, хозяйством бы обзавелся, накупил бы коров, овец, лошадей... Зажил бы по-человечески...»
И решился Дижико. Однажды рано поутру встал он, взял дубинку, выгнал корову из хлева и погнал ее перед собой — куда глаза глядят. Лишь бы не видеть больше сварливой жены. А жене только того и надо было, чтобы он убрался из дому.
Дижико питался молоком коровы, а когда уставал, садился на нее, закинув дубинку на плечо, и ехал. Правда, всю дорогу его трясло от страха. Стоило ему вспомнить о жене — и встреча с разбойниками или диким зверьем казалась ему наградой.
Корова его находила сочную траву, а сам он спал где-нибудь неподалеку под деревом, мух с лица смахивал. Как-то раз, когда они его вконец одолели, хватанул он рукой, глядь — а в ладони полно убитых мух. Им убитых! Сосчитал. Целых семь! И вселилась в душу его небывалая храбрость. К вечеру он очутился близ какой-то деревни, нашел дервиша, велел ему начертать на лоскуте — «Я Дижико, и я герой, бью семерых одной рукой!» — и натянул лоскут между рогами своей коровы.
Потом дорога увела его от этой деревни и остановился он на лужайке, откуда виден был дворец на вершине красивой горы. Лег в бархатную зелень травы и захрапел. А были то владения семи братьев. Один из них сбежал вниз — узнать, кто этот смертный, осмелившийся разлечься на их земле. А как подошел поближе да прочел, что на лоскуте написано, призадумался: «Коли он одной рукой семерых: бьет, то уж точно, человек он смелый. Иначе как бы он до наших мест добрался. Ишь как расхрапелся!. Видать, не робкого десятка, коли ни оружия, ни товарищей, ни слуг. Коня и то нет. Да, человек он и впрямь бесстрашный». Вернулся брат и рассказал остальным и что видел, и что передумал, пока шел, к ним. И спустились вниз семеро братьев оказать знаки внимания гостю, пригласить его в свой дворец. При виде стольких людей корова взбесилась, стала рваться на привязи и громко мычать. Эти тревожные звуки и разбудили Дижико. Как увидел он семерых братьев, душа в пятки ушла, отскочил он подальше и стал дубинкой размахивать, а самого не от ярости — от страха трясет. Братья же решили, что он хочет их семерых одним махом уложить, бросились в ноги ему, просят выслушать, мол, пришли пригласить его в свой дом, а сами они прославились на все четыре стороны света храбростью, но ежели он, Дижико, согласится быть им старшим братом, они почтут за честь. И все, чем владеют, охотно кладут к его ногам.
Страх отпустил Дижико.
И ввели они его в свои дом, предложили самое почетное место, стали потчевать яствами, сами же стали поодаль в смиренной позе, а Дижико тем временем думал, куда его нелегкая принесла. Заметили братья, как он морщит лоб, и решили, что ума этот человек, видать, необычайного и благородства великого, раз уж на них и смотреть-то не желает, беседой не одаривает. Как поел? Дижико, чуток отдохнул, братья к нему с вопросом:
— Ага, хозяин добрый, не скажешь ли ты, где коней своих, оружие и слуг оставил, мы бы вмиг все сюда доставили.
— Возиться с конем да оружием — удел слабых и трусливых. Мне ни к чему все это. На что мне они, когда у меня в услужении весь мир?! Я с одной коровой да с дубинкой сюда добрался. Я Дижико, и я герой, бью семерых одной рукой.
Что до братьев, то они что ни день услужливее делались и дружно решили, что свою единственную сестру-красавицу выдадут за него. Дижико понимал, что не стоит руки этой прелестницы, но раз уж все так складывалось, сказал братьям: «Так и быть, женюсь, но только ради вас».
В дорогие одежды нарядили Дижико, пышную свадьбу справили, и весть о том разлетелась по белу свету. А сватался к красавице паша, да что там — целых четверо, братья им ответили отказом, и вот теперь все пошли войной на семерых братьев.
Как услышал про то Дижико, онемел, в землю смотрит — авось разверзнется и поглотит его. Перебрал в уме все возможные способы улизнуть — ни один не годился. И терзался он страхами. Тут отворилась дверь, и вошли братья при доспехах.
— Какова будет воля твоя, говори, сам биться будешь или вперед мы, слуги твои, выйдем.
А Дижико сидит ни жив ни мертв, зубами скрежещет. Братья переглянулись: «Никак кровь в нем закипать стала, сейчас вскинется и пойдет крушить по семь одним махом». И говорят: «Может, мы выйдем с ними биться, а коль нас одолеют, тогда уж ты пойдешь». «Ладно, — соглашается Дижико, — припугните их».
Слава о ловкости семи братьев и силе их настигла врагов раньше, чем они сами. А тут еще враг прослышал про зятя, «бьющего семерых одной рукой». Но все же побороло войско вражье страх, выступило против семи братьев и давай теснить их. Послали одного из братьев за Дижико, мол, иди на помощь, долго не выдержим, и велели Дижико надеть лучшие доспехи и оседлать жеребца, который конь-огонь...
Некуда было деться бедному Дижико. И решился он выйти на битву. Взял в зубы саблю острую и сказал себе, смерть, мол, лучше позора. Взобрался на коня, а конь умный был, сразу смекнул, что всадник неумелый, и понес. Не знал Дижико, как совладать с конем, а те, кто смотрел на него со стороны, решили, что это разгоняется он для своего богатырского удара. И врубился конь в ряды противника, и началась паника, и побежал враг. Знал бы кто, что в ту минуту у Дижико на душе творилось! А конь носился по полю, врага распугивал.
Встретилось им дерево посреди поля, ухватился Дижико за его ветви, конь из-под него убежал, а дерево... в руках осталось: корни давно подгнили. Как увидело вражье войско, что герой этот деревья с корнем вырывает, напал на него неописуемый ужас: «Теперь он этим деревом как дубиной пойдет махать и никому из нас не быть живу!»
Подбежали семеро братьев, обняли, расцеловали зятя своего.
А враги, смертельно напуганные победой Дижико и опасаясь мести сего стороны, собрали тысячу овец — ягнятами, тысячу кобылиц — молодняком, и много еще добра всякого — нагруженного и навьюченного — и пришли, припали к стопам Дижико, и дали слово век ходить в подданных у него.
