Китайская народная сказка
ОТВОРИТЕСЬ, ВОРОТА КАМЕННЫЕ!
В глубокую старину на берегу Восточного моря жил рыбак по прозванью Ху Сы. Десять годков ему с лишним было, когда стал он рыбачить. Двадцать лет прорыбачил. Рыбы поймал с целую гору. А жил бедно, беднее некуда. Хоть бы лодчонкой утлой обзавёлся или сетями — где там! Зёрнышка в доме нету. Возьмёт в аренду у богатого соседа лодку да сети, круглый год по морю плавает, море бурное, ветер по нему волны гоняет, не ровён час водой захлестнет. Наловит горемыка рыбы, продаст, а деньги соседу отдает в уплату за лодку да сети. Обидно рыбаку, и злость его разбирает.
И вот однажды вышел Ху Сы в море рыбу ловить. Вода голубая блестит, ни ветра не слыхать, ни волны не видать. Только забросил он сети, птица-рыболов прилетела: перья чёрные с зелёным отливом сверкают. Кинулась птица в море, мигом выскочила, рыбу в клюве держит.
Говорит ей Ху Сы:
— Птица, птица! Ты рыбу ловишь — клюв у тебя кривой, крылья есть. Я рыбу ловлю — ни лодки у меня своей, ни сетей.
Будто поняла птица-рыболов слова человечьи. Жалостливо так на Ху Сы поглядела, крылья расправила, к корме подлетела. Раскрыла клюв, из клюва золотая рыбка прямо в трюм упала, мечется, хвостом по веслу бьет. Только и слышно: дун-дун-дун. Подошёл Ху Сы, посмотрел, а у рыбы слёзы из глаз текут. Пожалел рыбак рыбку, отпустил в море. Перевернулась рыбка, хвостом вильнула, к Ху Сы оборотилась, трижды ему головой кивнула и уплыла в море.
Три раза кряду закидывал рыбак сети. Не идет в сети крупная рыба, одна мелкая попадается. Растревожился рыбак: чем хозяину лодки платить? Дома старуха ждёт, рису надо купить в котел положить. Задумался рыбак над горькой своей долей, пуще прежнего опечалился, аж заплакал. Хотел слёзы вытереть, вдруг слышит, говорит кто-то :
— Не плачь, добрый человек.
Поднял Ху Сы голову, смотрит: старик перед ним, борода белая, в руке гаоляновый стебелёк зелёный.
Говорит старик:
— Ты сына моего спас, за это я дам тебе всё, что пожелаешь, только попроси.
Подумал Ху Сы, подумал и говорит:
— Ничего мне не надо, почтенный старец, только лодку хорошую да сети крепкие, чтоб я с лёгким сердцем ходил в море рыбу ловил, а как домой ворочусь, об еде да об одежде чтоб не печалился!
Закивал головой белобородый старец, видать, по нраву ему пришлись речи рыбака, и говорит:
— Есть в горах Ишань утёс в сто чжанов высотой. Бери-ка ты свою старуху да переселяйся на тот утес.
Спрашивает рыбак:
— А как нам туда добраться, добрый старец?
Отвечает старик:
— Не печалься, я знаю, как помочь тебе.
Сказал так старик, рыбаку зелёный стебелёк отдал. Взял Ху Сы стебелёк, а он тяжёлый-претяжёлый, холодный-прехолодный. Посмотрел на него рыбак — блестит, аж глазам больно. Подивился и думает: «На что он мне нужен?»
А старик опять говорит:
— Возьмешь стебёлек, махнешь в сторону утеса и скажешь: «Отворитесь, ворота каменные, отворитесь, ворота каменные! Бедные люди пришли!» Только помни, как войдешь, ни в чём не сомневайся, смело вперед иди. И никогда не расставайся со стебельком.
Пуще прежнего подивился Ху Сы, только рот раскрыл, чтобы ещё порасспросить старика, а старик вдруг исчез. Взял рыбак стебелёк, домой пошёл. Увидала старуха стебелёк, рассердилась:
— Лучше б рису принес или муки, а этим стебельком и не наешься и не напьешься!
Отвечает рыбак:
— Что шумишь понапрасну? Весь век у тебя одна мечта была: лодкой да сетями обзавестись, чтобы о еде да одежде не печалиться.
Сказал так рыбак и рассказал старухе про всё, что с ним приключилось, ничего не забыл.
Выслушала старуха, жадность её обуяла, и говорит:
— Попросил бы чего-нибудь побольше да получше! А то лодка да сети!
Ничего не ответил Ху Сы, не стал с женой спорить. Одна она у него на свете, никого больше нет, весь век бедная в заботах да хлопотах. Сложил Ху Сы рыбу, положил её в две корзины, корзины на коромысло повесил и отправился с женою в путь. Ровно два дня и две ночи шли, к деревушке подошли у подножья Ишаньских гор. Было в той деревушке ну, самое большее, десять дворов. Идут рыбак с женою, смотрят — старуха у ворот сидит. Подошёл к ней Ху Сы и спрашивает:
— Скажи, добрая женщина, далече отсюда до утеса в сто чжанов высотой?
Показала старуха пальцем на запад и отвечает:
— Пройдете прямёхонько на запад пять ли, там и будет этот утес. Только никто там не живет, кому же ты собираешься рыбу продавать?
Подумал Ху Сы: а ведь правду говорит старуха, и стал её просить:
— Оставь пока, добрая женщина, эти корзины у себя, а мы тем временем к утесу сходим, дело у нас там есть.
Старуха и впрямь доброй была. Отвечает она рыбаку:
— Ладно! Оставь здесь свои корзины и не тревожься, сколько пролежит рыба, столько пролежит, никто чешуйки не тронет. А тащить на себе тяжело.
Оставил Ху Сы рыбу у старухи, а сам с женой отправился к тому утесу. Только вышли из деревни, сразу утес приметили. Хэй! Что за скала огромная! В самое небо упирается. Подошли они ближе, головы вверх задрали, смотрят — белые облака вершину всю укрыли. Птицы разные летают. Махнул Ху Сы гаоляновым стеблем зелёным, крикнул:
— Отворитесь, ворота каменные! Отворитесь, ворота каменные! Бедные люди пришли!
Долго сказывать, да быстро делается. Только крикнул это Ху Сы — закачались горы, заходила ходуном земля, загремело, загрохотало вокруг, раздвинулся утес на две половины — и впрямь ворота каменные.
Дивятся Ху Сы с женой, и боязно им. Моргнуть не успели, из скалы женщина вышла: брови — серп луны, глаза — звеёды блестящие, как ни гляди — хороша собой, пригожа да прекрасна — солнышко ясное поутру, так и сверкает.
Говорит красавица:
— Вижу я, люди вы добрые, до работы охочие, может, войти хотите?
Отвечают рыбак с женой:
— Хотим.
Сказали так и внутрь вошли. Выставила женщина вперёд палец, заскрипели ворота, мигом захлопнулись.
Спрашивает красавица:
— Что тебе надобно, добрый человек?
Отвечает ей рыбак:
— Ничего мне не надо, только лодку хорошую да сети крепкие, чтоб я с лёгким сердцем ходил в море рыбу ловить, а как домой ворочусь, об еде да об одежде чтоб не печалился.
Засмеялась красавица и говорит:
— Не печалься, добрый рыбак, всё у тебя будет!
Сказала она так, пальцем на восток показала. Смотрит Ху Сы: море перед ним, ни конца ему, ни края, вода зелёная — нефрит драгоценный, ровная да спокойная — зеркало шлифованное. Из-за моря огромное солнце выплыло, море от него вмиг красным стало. По берегу люди ходят. Показала женщина пальцем на дом под черепицей и говорит:
— Вон твой дом, добрый человек!
После на новую лодку пальцем показала да на крепкие сети, и опять говорит:
— Вот твоя лодка, добрый человек, вот твои сети.
Глядит Ху Сы на рыбацкую лодку, глядит на сети, радуется. Захотела жена ещё всякой всячины у красавицы попросить, только исчезла вдруг красавица.
Живет рыбак со своей женой в высоком доме под черепицей, ни холод ему не страшен, ни зной. Есть чем сверху укрыться, есть что вниз постелить, есть во что одеться, а утвари всякой — девать некуда. Только еды нет ни крошки. Взял Ху Сы крепкие сети, взял новую лодку, собрался в море рыбу ловить. Поднялся тут западный ветер, подхватил рыбацкую лодку, качает её, бросает, на самую середину моря пригнал. Пригнал и дуть перестал.
Блестит зелёная вода, ниточками тонкими, прозрачными струится. Рыб в воде — не перечесть. Вот рыба-сабля — пояс серебряный; вот карп — красная чешуя блестящая; вот рыба-хризантема — жёлтое брюшко золотистое; вот осетр — зелёная спина переливчатая. Забросил Ху Сы сети, вытащил, ещё раз забросил, опять вытащил, рыбы наловил — в трюме не встать, в лодке не сесть. Только подумал рыбак: «Пора назад плыть», — ветер восточный задул, скользит лодка по воде, будто живая, вмиг к берегу пристала. Вышел рыбак на берег, рыбу на рис да на муку обменял.
Утром уйдет Ху Сы в море, к вечеру с полной лодкой рыбы воротится. Уж и не знаю, сколько времени прошло — солнце в тех местах никогда не садится, — только листья на старой акации жёлтыми стали, потом зелёными, опять жёлтыми, снова зелёными. Живут Ху Сы с женой, ни в чём нужды не знают — ни в еде, ни в одежде.
А всё не унимается старуха, ворчит да ворчит:
— Сходи к красавице, попроси золота да серебра. Сыта я, одета да обута, хочу теперь богатой стать.
Обуяла старуху жадность, золото ей подавай, аж глаза горят, злая-презлая сделалась. Раскричалась, расшумелась. Не стал Ху Сы жене перечить, никого у него на свете больше нет, и говорит:
— Давай вместе пойдем, отыщем красавицу, ты и попросишь, чего тебе надобно.
Взял Ху Сы гаоляновый стебелёк зелёный, старуха два больших мешка припасла, и отправились они искать добрую красавицу. Уж и не знаю, сколько дней проискали, солнце в тех местах никогда не заходит, только листья на тополях у дороги зазеленеть успели, потом засохли, опять зазеленели, опять пожелтели. Отыскали наконец Ху Сы с женой ворота каменные. Увидели добрую красавицу.
Спрашивает красавица:
— Что тебе надобно, добрый человек, до работы охочий?
Молчит рыбак, слова вымолвить не может.
Тут старуха и говорит:
— Серебра мне надобно и золота, да побольше!
Ничего не ответила женщина, только пальцем на запад показала. Вмиг заблестело всё вокруг, засверкало. Что белое — то всё серебро, что жёлтое — то всё золото. Взглянешь, кажется, будто не золото это — солнце красное блестит.
Довольна старуха, не знает, что и делать от радости. Хватает пригоршнями золото да серебро, на мужа покрикивает, чтоб скорей собирал да в мешки клал. Целых два мешка набрали, тут и солнышко село. Темнеть стало. Опечалился рыбак и говорит жене:
— Кто знает, когда теперь солнышко взойдет? Как же мы в темноте свой дом найдем, рыбацкую лодку да сети?
Отвечает ему старуха:
— Не найдём — тоже не беда. Да и незачем нам здесь оставаться. Хочу я госпожой быть, а люди тут в достатке живут, прислуживать нам не станут. С золотом да серебром не пропадёшь, богатым везде хорошо. Есть захочешь — рот пошире разевай, пить пожелаешь, руку протяни — вода тут как тут. Не придется тебе больше рыбу ловить.
Не по нраву рыбаку такие речи. Вспомнил он безбрежное море зелёное-зелёное — нефрит драгоценный, вспомнил лодку новую, сети крепкие. А старуха не унимается, на своем стоит. Думает рыбак, как ему быть, ведь жена она ему, и решил сделать всё, как старуха хочет. Взвалили они на спину каждый по мешку, идут, кряхтят, насилу до каменных ворот добрались. Махнул рыбак гаоляновым стеблем зелёным и говорит: «Отворитесь, ворота каменные! Отворитесь, ворота каменные!..»
Не успел договорить, задрожала земля, закачались горы, загрохотало, загремело вокруг, ворота каменные на две стороны распахнулись. Вышли рыбак с женой, опять земля задрожала, закачались горы, загрохотало, загремело вокруг, каменные ворота захлопнулись. А утес высотой в сто чжанов как стоял, так и стоит. Поглядел на солнце рыбак, поглядела старуха, только за полдень перевалило. Пошли они со своими мешками дальше, к той деревушке, где рыбу оставили.
Серебро да золото на спину давит — дышать не дает. Идут старик со старухой, потом обливаются. Держит рыбак в руке гаоляновый стебелёк зелёный, а он, уж и не знаю отчего, всё тяжелей да тяжелей становится. Не бросает Ху Сы стебелёк, помнит слова старца белобородого. Стал со старухой совет держать, не выбросить ли из мешков немного серебра да золота.
Старуха не соглашается, говорит:
— Лучше гаоляновый стебель выбрось, на что он нам теперь?
Опять послушался её рыбак, выбросил гаоляновый стебель зелёный. Загремело загрохотало вокруг. Обернулся стебелёк зелёным драконом, на небо улетел.
Идут старик со старухой, серебро да золото на спине тащат, в ту деревню идут, где рыбу оставили. Смотрят — дорога будто другой стала, на прежнюю не похожа. Прошли они пять ли, деревню увидели, только та маленькой была, а эта уж и не знаю во сколько раз больше. Самое малое несколько тысяч домов в ней. Человека повстречали, спросили, что за деревня.
Отвечает человек:
— Селенье это Тухлой рыбой зовется.
Спрашивает рыбак:
— Отчего же это оно так зовется?
Отвечает человек:
— Не век, не два минуло с той поры, как было в нашей деревне десять домов. Проходили тут муж с женой, коромысло с рыбой оставили, сами к утёсу в сто чжанов высотой ушли. Так и не вернулись. Рыба протухла, вонь по всей деревне пошла. С той поры и прозвали наше селенье Тухлой рыбой.
Поглядели старик со старухой друг на дружку, подивились, ничуть они старше не стали, а ведь несколько веков минуло. Прошли они ещё немного, смотрят — харчевня. Притомились старик со старухой, ног, рук не чуют, голод их мучит, жажда донимает.
Говорит старик:
— Давай передохнем, еды купим!
Опустила жена на землю мешок, хотела слиток серебра достать, глядь — а это камень белый. Стала золото вынимать, смотрит — опять камень, только жёлтый. Роется она в мешке, а там одни камни. Аж позеленела старуха, руки трясутся. Вытряхнула она на землю мешок, думала — хоть на дне золото осталось, где там! Белые да жёлтые камни с грохотом по земле покатились. Вытряхнул на землю свой мешок Ху Сы, тоже камни с грохотом по земле покатились, ни горсти золота, ни крошки серебра.
Вылупили старик со старухой глаза, руками развели. Побежали к утесу в сто чжанов высотой. Может, отворятся ворота каменные? Не тут-то было! Где гаоляновый стебелек зелёный? Показал рыбак пальцем на утес, крикнул:
— Отворитесь, ворота каменные! Отворитесь, ворота каменные! Бедные люди пришли!
Кричал Ху Сы, кричал, аж охрип, а утёс стоит себе как ни в чем не бывало, не шелохнется. Вспомнил рыбак свою жизнь прежнюю, нужду горькую, похолодел весь. Вздохнул он и говорит:
— Хотел других накормить полынью, да самому пришлось отведать. Не поешь полыни, не узнаешь горечь.
Думал, думал рыбак, и взяла его досада. Стал он головой о скалу биться, бился, бился, насмерть разбился. Завыла старуха, заревела в голос, не она ли сама себе лиходейка? Не видать ей больше своего дома. Разобрала её досада, одной мало, к той досаде ещё досада прибавилась, стукнулась старуха об утес, тоже насмерть разбилась.
На другой день, только солнышко взошло, стали над утесом малые птахи летать. Это рыбак да его жена ночью парой темно-серых птичек обернулись. Летают птахи, крыльями машут, кричат:
— Кэ ао хэн сыла! Кэ ао хэн сыла! Умерли с досады! Умерли с досады!
Месяц за месяцем идут, год за годом проходят, зима лето сменяет, зной — холод, а птахи малые летают да кричат:
— Кэ ао хэн сыла! Кэ ао хэн сыла! Умерли с досады! Умерли с досады!
Шло время, и прозвали люди серых птичек «аохэнняо» — «птички грусть-досада». По сию пору в горах Ишань летают птички грусть-досада над утесом в сто чжанов высотой, летают и кричат:
— Кэ ао хэн сыла! Кэ ао хэн сыла! Умерли с досады! Умерли с досады!
