Пиф-паф, или искусство управлять людьми

X
Выясняется, что не следует судить о людях по их внешности, и что Тонто был не Тонто

Король вошел в свою палатку немного отдохнуть. При виде Рашембура он вспомнил о Тонто.

– Паж убит? – спросил он.

– Нет, Ваше Величество, – отвечал Рашембур, – к несчастью для себя, он жив еще, но безнадежен. Я велел перенести его отсюда к его тетке, маркизе де-Косторо, которая живет в двух шагах отсюда.

– Он племянник маркизы? Мне никто этого не говорил.

– Ваше Величество, вы просто забыли об этом. У бедняги тяжелая рана в плече, он более не поправится. Увидеть Ваше Величество перед смертью доставило бы ему великое счастье.

– Хорошо, – сказал король, – проведи меня к нему.

При входе в замок короля встретила маркиза. Она провела его в комнату, в которой спущенные шторы поддерживали приятный полумрак. На софе лежал паж, бледный и окровавленный, однако, он имел еще силы приподнять голову.

– Вот так диво! – воскликнул Прелестник. – Это самая странная рана, которую я когда-либо видел! У пажа всего один ус!

– Ваше Величество, – сказала маркиза, – должно быть лезвие шпаги, вонзившееся в плечо, обожгло другой ус. Нет ничего разнообразнее ран, наносимых холодным оружием. Это известно каждому.

– Что за чудо, – продолжал удивляться Прелестник, – с одной стороны это – Тонто, мой паж, этот негодяй, с другой, это, это… нет, я не ошибаюсь, это ты, мой добрый гений и спаситель, это ты, моя бедная Пацца!

Прелестник упал на колено и схватил протянутую руку.

– Ваше Величество, – сказала Пацца, – дни мои сочтены, но прежде, чем умереть…

– Нет, нет, Пацца, ты не умрешь! – воскликнул король со слезами в голосе.

– Перед смертью, – продолжала она, опуская глаза, – я хочу, чтобы ты простил мне те пощечины, которые сегодня в припадке безрассудного усердия…

– Довольно, – прервал король, – я прощаю тебя. Во всяком случае, мои владения и моя честь стоят дороже того, что я получил сегодня.

– Увы, – прошептала Пацца, – это еще не все.

– Как не все? Что еще?

– Прелестник, доктор… тот маленький доктор, который осмелился дать тебе…

– Ты его подослала? – спросил король, хмуря брови.

– Увы, это была я сама. Боже, чего я только не сделала бы для того, чтобы спасти моего короля.

– Довольно, довольно, я прощаю тебя, хотя урок был немного суров.

– Увы, и это еще не все, – вздохнула Пацца. – Ведь та цыганка на балу, которая осмелилась…

– Была ты, Пацца? – прервал король. – О, это я тебе тоже прощаю, это я вполне заслужил. Сомневаться в тебе, воплощенной искренности! Но, боже, я вспоминаю! Я вспомнил ту смелую клятву, которую ты дала мне в вечер нашей свадьбы! Коварная, ты сдержала свое слово, теперь очередь за мной! Пацца, скорее выздоравливай и возвращайся в замок, из которого счастье улетело вместе с тобой.

– Еще одну милость мне надо просить у тебя, Прелестник, – сказала Пацца. – Рашембур был сегодня утром свидетелем сцены, при мысли о которой я краснею и которую нужно скрыть от всех. Этого верного слугу я препоручаю твоей доброте.

– Рашембур, – произнес король, – бери этот кошелек и под страхом смерти храни нашу тайну.

Рашембур встал на колено и, целуя руку своей госпожи, прошептал:

– Ваше величество, эта – четвертая и четвертый.

Затем, поднявшись, он воскликнул:

– Господь да благословит руку, одаряющую меня!

Спустя несколько минут после этой трогательной сцены Пацца заснула. Король, все еще не успокоенный, разговаривал с маркизой.

– Тетушка, – спрашивал он, – уверены ли вы в том, что Пацца поправится?

– О, – отвечала старая дама, – радость может поставить на ноги даже самую больную женщину. А счастье, разве оно бессильно? Поцелуй королеву, племянник, это принесет ей больше пользы, чем все ваши лекарства.

XI
Жена должна повиноваться мужу

Маркиза была права (дамы всегда правы, начиная с шестидесятилетнего возраста). Две недели счастья поставили Паццу на ноги и позволили ей принять участие в триумфальном въезде в королевский замок. Бледность ее и рука на перевязи увеличивали еще более ее миловидность и красоту. Прелестник не спускал глаз с королевы, и все следовали примеру своего господина.

Чтобы доехать до замка, нужен был час времени. Обитатели окрестных сел и деревень воздвигли три триумфальные арки. Первая арка была украшена гирляндами из зелени и цветов. Над нею красовалась надпись: «Самому нежному и преданному супругу».

Вторая арка, воздвигнутая более солидно и покрытая коврами, была украшена изображением богини правосудия с повязкой на глазах. Внизу была надпись: «Отцу и покровителю, защитнику слабых и угнетенных».

Последней была громадная арка, составленная сплошь из пушек и носившая надпись: «Храбрейшему и мужественному полководцу».

Я уволю вас от описания обеда, не имевшего конца, и шестидесяти застольных речей, заимствованных ораторами из старинных газет, где их печатали уже несколько раз и куда их каждый раз возвращали для нужд будущих поколений. Нет ничего однообразнее счастья, и поэтому будем снисходительны к тем, кто обязан официально воспевать его. В подобных случаях самый красноречивый – тот, кто говорит меньше всех. Наконец и этот бесконечный вечер подошел к концу.

В полночь Прелестник проводил королеву, на этот раз не в башню, а в роскошно убранные покои. У дверей он обратился к супруге и сказал:

– Без тебя я – ничтожество, моя дорогая Пацца. Всем, что есть во мне, я обязан тебе. Когда тебя нет со мной, я не более, чем тело без души, и я ничего не в состоянии сделать, кроме глупостей.

– О нет, мой дорогой, – прервала его Пацца, – позволь мне опровергнуть тебя.

– Боже мой! – возразил король. – Я не пытаюсь выказать излишнюю скромность! Но с этой минуты я передаю тебе всю свою власть. Твой супруг, моя дорогая Пацца, будет теперь не более, чем первым твоим подданным, верным министром твоих желаний. Ты будешь сочинять пьесу, а я буду ее исполнять. Знаки одобрения будут принадлежать мне, по обычаю, а тебе я их возвращу впоследствии своей любовью.

– Друг мой, не говори так, – сказала Пацца.

– Я знаю, что говорю, – с живостью возразил король. – Я хочу, чтобы ты повелевала, я желаю, чтобы в моих владениях, как в любом доме, ничего не происходило без твоего ведома. Я – король, я этого хочу, я приказываю!

– Ваше Величество, – отвечала Пацца, – я – ваша жена, мой долг – повиноваться.

Они жили долго, счастливо и согласно, очень любили друг друга, и у них было много детей.

Вот настоящий конец всех лучших сказок.

¹ Сир – государь, Ваше Величество.
² Пацца – по-итальянски сумасшедшая.